Магистрантка Венецианской консерватории имени Бенедетто Марчелло Ксения Ситникова родилась в Тольятти. И первые серьезные шаги к музыке сделала тоже в нашем городе. А в 19 лет начала учиться играть на гобое в Государственном музыкально-педагогическом институте имени М. М. Ипполитова-Иванова в Москве, потом – в бакалавриате в Эстонской академии музыки и театра в Таллине. В 2020 году поехала совершенствовать союз с гобоем в Высшую школу музыки в Германии, ну а год назад оказалась в одном из самых удивительных городов планеты – Венеции.
С голландским художником Jorg Reme.Колесила по странам мира, в составе оркестров выступала на фестивалях в Германии, Италии и Эстонии, Швейцарии и Бельгии. Вот только ни разу не выходила на сцену с гобоем в своем родном городе. Семья и друзья не слышали ее выступлений с этим редким инструментом на родине. Так было до только что прошедшего в Тольяттинской филармонии фестиваля «Классика OPEN FEST – 2024». На фестивале Ксения сыграла с симфоническим оркестром филармонии и с молодыми виртуозами из лучших музыкальных театров и оркестров России. Зато сколько цветов получила девушка после концертов «Классики»! И сколько дружеского и зрительского тепла она увезет обратно в Венецию!
Мы вырвали Ксению из сумасшедшего фестивального ритма, чтобы расспросить обо всем. Потому что хотим поделиться с вами хотя бы частью ее целеустремленности, оптимизма и умения «выплывать к нужным берегам».
– С чего началась для вас настоящая, большая музыка, Ксения?
– Во всем виноват Рахманинов. У нас дома было фортепиано, и моя старшая сестра ходила в школу искусств «Форте». У нее были очень длинные пальцы, она играла, а я смотрела и думала: эти руки похожи на пауков, я никогда не смогу так играть. Я была очень подвижным ребенком, занималась спортом, лазила по деревьям. И про музыку не думала. Сестра окончила школу. Маме стало грустно, что у нас никто в доме не играет, и я тоже пошла на фортепиано. Преподаватель заметил, что у меня есть интерес к музыке. Но у меня были небольшие проблемы со здоровьем, и я часто бывала в больнице, поэтому как пианистка я не могла принимать участие в конкурсах. Но мне все было очень интересно, и если проходили конкурсы внутри музыкальной школы, на такие я рвалась. Иногда побеждала.
Среди тольяттинских старшеклассников бытует мнение, что, будучи музыкантом, денег не заработаешь – уж лучше пойти в экономисты или юристы. И когда я играла последний экзамен по фортепиано, я тоже думала об этом и грустила: да, мне вот сейчас придется покинуть этот притягательный мир музыки… Я в школе училась хорошо. А если ты в Тольятти, в школе, учишься хорошо, то идешь в 10-11-й класс и потом поступаешь в ТГУ. Так бы и произошло, но моя большая любовь к музыке победила логику и стремление зарабатывать. И я решила поступать в музыкальное училище.
– Отлично, Ксения! Но в чем вина Рахманинова?
– Все именно из-за него. Потому что моя любовь ко всему прекрасному родилась как раз в филармонии. Там играли 2-й концерт Рахманинова. И эта музыка попала мне прямо в сердце. Мне показалось, что музыканты – ангелы.
– Нам и сейчас так кажется.
– Я в тот момент так захотела стать частью этого! Мне было 17. А так как я иногда сочиняла и мне нравятся разные журналистские темы, преподаватель посоветовала мне поступать на теоретическое отделение. Музыковедение, музыкальная журналистика – хорошие возможности. Училась на теоретическом, а все мои друзья приходили на фестивали Молодежного симфонического оркестра Поволжья. Но я была теоретиком и жутко им завидовала. Я чаще объявляла их на концертах: выступает такой-то оркестр. Объявляла, а сама думала: ну почему друзья играют, а я только представляю их на сцене? Вроде бы и я музыкант. И в то же время не музыкант. И тогда я задалась вопросом: какой инструмент я смогу освоить в уже студенческом возрасте? Ведь надо было все это начинать с детства.
– О фортепиано не думали?
– Нет, уже не думала. Пианистов много, доступный инструмент, большая конкуренция… Потом я поняла, что в моем возрасте можно поступить на какой-то духовой инструмент, и поехала в Москву. Захотела играть на фаготе, а у нас в Тольятти не было возможности этому учиться. Приехала в Москву, позвонила фаготисту из Московской консерватории, и он спросил: «Вы когда-нибудь играли на фаготе?» «Нет. Но очень хочу», – ответила я. «Увы, у нас уже закончились вступительные экзамены. Может, попробуете позвонить в другое учебное заведение в Москве?» Я позвонила в институт Ипполитова-Иванова. И мне сказали приезжать на собеседование. Заведующий кафедрой увидел, что я совсем небольшая (а фагот – довольно крупный инструмент) и предложил: «Может быть, лучше тебе пойти на гобой?» Для меня в тот момент не было разницы, какой духовой выбрать – я просто любила музыку. И до этого гобоя никогда не слышала и не видела. Мне в этот же день дали гобой, выдали трость. Попробовала играть. Комфортно и естественно. Мне это подошло. А у меня такой характер: если что-то новое мне очень понравится, я сразу в это влюбляюсь. Так, не окончив наше тольяттинское училище, я перевелась в Москву, на гобой.
Один год после колледжа в Москве я честно занималась у консерваторского педагога Дмитрия Константиновича Булгакова, работала музыкальным руководителем, пела в храме. И однажды этот наш педагог спросил у всех своих студентов, кто хочет за границу. Я тут же вскинула руку, потому что я люблю все новое. Мне все всегда надо.
«Заграницей» стала Эстония. Потому что Дмитрий Константинович параллельно преподавал в Эстонской академии музыки в Таллине. Он сказал: «Ксения, если ты за три месяца выучишь эстонский язык, сможешь поступить на бюджет». Я нашла репетитора, три месяца занималась языком, приехала и поступила.
На самом деле нам тогда очень повезло, потому что, когда приезжаешь в новую страну, а у тебя нет соратников, тебе не так уж легко. Новая культура, новый язык, все новое. Но так как Эстония на границе с Россией, то русских там много, и можно было найти кого-то, кому душу можно излить. Да и педагог из Москвы привез с собой русских гобоистов. У нас была дружная команда.
Закончив бакалавриат, я поехала в Германию. По обмену. Потому что считается, что в этой стране лучшая школа духовых инструментов. Ну а после поступила в магистратуру в Венецию. И обо всем об этом нужно книги писать. Главное – ничего не бояться и идти вперед. На себе проверено.
– А гобой?
– Гобой и валторна входят в книгу рекордов Гиннесса как самые сложные инструменты. Потому что у гобоя самая маленькая трость и туда проходит очень мало воздуха. Получается, что тебе нужно обмануть человеческие рефлексы и инстинкты. Преподаватели часто говорят: «Сыграй эту фразу и даже не бери дыхание». Так получается еще лучше. Это очень сложно сделать, потому что тебе все время кажется, что дыхания не хватит. Игра на гобое – это такой путь самурая. У тебя всегда должен быть внутренний настрой, и если что-то у тебя внутри не так, это сразу услышит зритель. И ты сам. Будут мучиться и зрители, и ты. Нужно быть сосредоточенным, потому что это очень капризный инструмент. Гобой тебя настраивает сам. Гобой мой верный друг, который мне всегда помогает. Я очень много путешествую. И получается, что столько стран я уже объездила именно благодаря ему. Как говорит мой учитель в Венеции, взаимоотношения с этим инструментом – это постоянное противостояние. Это любовь и ненависть. И кстати, когда я приехала в Италию, у меня родилась аналогия между гобоем и Венецией: они оба капризны.
– Поступить в магистратуру консерватории в Венеции было сложно?
– Нет. Сложно было потом. Италия заманивает, но работы для духовиков в Венеции нет. Там только один театр, и работа есть в основном только для струнников. Ведь Венеция – родина Вивальди и Альбинони.
Меня спасло рисование. Я начала писать красками на одежде, стала продавать свои картины, делаю яркие «протирки» с моими абстрактными росписями по ткани для музыкальных инструментов. У меня в Венеции вообще каждый день приключенческое кино.
Знаете, о чем я мечтаю сейчас? Стать музыкальным режиссером и что-нибудь такое придумать, чтобы наконец вытащить оркестр из ямы. И еще придумать сюжет для летающего дирижера.
Похожее
